В. Сергеев, исполнительный директор АРБ, «Экономика и жизнь» – Юрист № 41, октябрь 2001 года
Хотели как лучше, а получилось…
Конституционный Суд РФ 3 июля 2001 г. рассмотрел дело о проверке конституционности отдельных положений подп. 3 п. 2 ст. 13 Федерального закона “О реструктуризации кредитных организаций” и п. 1 и 2 ст. 26 Федерального закона “О несостоятельности (банкротстве) кредитных организаций” в связи с жалобами ряда граждан. По итогам рассмотрения Суд принял постановление №10-П (далее – постановление), которым признал не соответствующими Конституции РФ положения указанных норм:
в той мере, в какой ими не предусматриваются субъект, управомоченный на введение моратория на удовлетворение требований граждан-вкладчиков к кредитной организации, находящейся в процессе реструктуризации, основания продления такого моратория, а также чрезмерно ограничиваются права граждан-вкладчиков и ущемляется право на судебную защиту;
в части, предоставляющей агентству по реструктуризации кредитных организаций (далее – Агентство) право на продление такого моратория на срок до шести месяцев.
Для читателей, не имеющих под рукой текстов федеральных законов “О несостоятельности (банкротстве) кредитных организаций” и “О реструктуризации кредитных организаций”, позволим себе напомнить, что речь в статьях, проверенных на предмет конституционности, идет о введении моратория на исполнение (приостановлении исполнения) требований к кредитной организации по ее обязательствам, возникшим до момента соответственно назначения в кредитную организацию временной администрации или перехода кредитной организации под управление Агентства.
В свете этого практические последствия норм постановления заключаются, в частности, в том, что:
а) в текст подп. 3 п. 2 ст. 13 Федерального закона “О реструктуризации кредитных организаций” необходимо (если будет признана экономическая целесообразность использования моратория как такового) внести изменения, предусматривающие конкретный субъект, управомоченный на введение и продление моратория на удовлетворение требований граждан-вкладчиков к кредитной организации, находящейся под управлением Агентства, а также основания его продления;
б) впредь до внесения указанных изменений такой мораторий ни Агентством, ни каким-либо органом государственной власти введен быть не может (практический аспект вопроса о неправомерности его продления по решению Агентства в этих условиях приобретает вполне абстрактный характер).
При этом Конституционный Суд РФ презюмирует, что его постановление устраняет чрезмерные ограничения прав граждан-вкладчиков и в полной мере восстанавливает их право на судебную защиту.
Вместе с тем анализ законодательства, текста постановления Конституционного Суда РФ и других относящихся к проблеме материалов дает, к сожалению, основания для неожиданного на первый взгляд вывода: ни одну из этих задач Конституционный Суд РФ не решил. Главным образом потому, что в случаях с субъектом, управомоченным на введение моратория, предоставлением Агентству права его продления и чрезмерного ограничения прав граждан-вкладчиков он в целом неубедительно обосновал вывод о неконституцнонности соответствующих норм федеральных законов, а в случае с ущемлением права вкладчиков на судебную защиту усмотрел конституционную проблему там, где ее изначально не было.
Прийти к подобным выводам, на наш взгляд, позволяет отраженная в постановлении противоречивость позиции Конституционного Суда РФ. Представляется очевидным, что системообразующая проблема, которую Суду предстояло решить в данном случае, заключалась в определении соответствия Конституции РФ самого моратория на удовлетворение требований граждан к кредитной организации по ее обязательствам. Не случайно граждане, обратившиеся с жалобами в Конституционный Суд РФ, акцентировали внимание на нарушении оспариваемыми нормами федеральных законов их права частной собственности, гарантированного ст. 35 Конституции РФ.
В соответствии с п. 2 ст. 55 Конституции РФ безусловно неконституционными признаются только законы, отменяющие или ущемляющие права и свободы человека и гражданина. Ограничение этих прав и свобод Конституция РФ допускает, но только при соблюдении ряда условий, прямо и непосредственно ею закрепленных, в частности, в той мере, в какой это необходимо для защиты прав и законных интересов других лиц (п. 3 ст. 55). Последнее, в свою очередь, опирается на одно из также закрепленных в Конституции РФ фундаментальных условий жизнедеятельности, да и самого существования цивилизованной человеческой общности: “Осуществление прав и свобод человека и гражданина не должно нарушать права и свободы других лиц” (п. 3 ст. 17).
Ущемление прав
Мораторий на удовлетворение требований кредиторов к кредитной организации, безусловно, является мерой, ограничивающей права и законные интересы конкретных кредиторов. Однако, презюмируя экономическую и другую обоснованность принятой меры в каждом отдельном случае, можно утверждать, что факт введения моратория не означает отмену или умаление имущественных прав и интересов лиц, чьи требования попали под действие моратория.
Не вдаваясь в полемику о том, идет ли речь в данной ситуации о праве собственности или праве требования кредиторов, нельзя не видеть, что такое (то или иное) право у кредиторов фактом введения моратория не отчуждается, а лишь откладывается в практической реализации. Такое ограничение этого права обусловлено конституционной необходимостью защиты имущественных прав и законных интересов всех других кредиторов, на что в конечном счете направлена вся деятельность временной администрации или Агентства. В числе таких кредиторов, кстати, вполне мог бы оказаться любой из авторов жалоб в Конституционный Суд РФ в случае, если кто-то опередил бы его с иском, а мораторий введен не был.
Исходя из этого и отметив, что мораторий, ограниченный по действию определенным сроком и направленный на восстановление платежеспособности банка, “служит одним из способов обеспечения экономических и юридических интересов его кредиторов, включая граждан-вкладчиков…”, Конституционный Суд РФ сделал общий вывод о соответствии института моратория Конституции РФ (п. 3 постановления). Точно так же он не усмотрел противоречия Конституции РФ в факте введения моратория как законодательно установленном правовом последствии перехода банков под управление Агентства (п. 4 постановления).
Правомерность позиции
Именно в свете этих положений последующие выводы Конституционного Суда РФ, составившие основу постановляющей части его итогового документа, выглядят как неожиданными, так и малоубедительными по существу. Прежде всего возникает общее сомнение в правомерности рассмотрения с позиций конституционности таких вопросов, как неопределенность субъекта, управомоченного принимать решения о введении моратория и определять срок его действия, а также наличие у Агентства права на продление моратория и неопределенность круга оснований для такого продления.
Не подлежит, разумеется, сомнению, что любое неправомерное деяние, ограничивающее или ущемляющее права и законные интересы граждан, должно получить со стороны государства негативную оценку в степени, адекватной степени общественной опасности деяния. В этом смысле любое правонарушение в конечном счете противоречит Конституции РФ, возлагающей на государство обязанность гарантировать каждому гражданину защиту его прав и свобод (ст. 2 Конституции РФ). Подлежащими же оценке с позиций соответствия непосредственным нормам Конституции РФ являются только правовые нормы, ограничивающие или вообще устраняющие тот конституционно гарантированный минимум прав и законных интересов, который не может быть ограничен или тем более устранен ни при каких условиях.
Уже только поэтому факт отсутствия в ст. 13 Федерального закона “О реструктуризации кредитных организаций” указания на конкретный орган, управомоченный принимать решение о введении моратория, не должен был стать основанием для принятия этого вопроса к рассмотрению Конституционным Судом РФ. В лучшем с точки зрения интересов авторов жалоб случае они могли оспорить конституционность самого моратория (они это и сделали, но успеха не добились) и переход банка под управление Агентства как общее основание его введения в каждом конкретном случае.
Конечно, неопределенность субъекта, управомоченного ввести мораторий, также могла бы послужить основанием для признания противоречащими Конституции РФ закрепивших ее норм закона, но только в случае использования формулировок, позволяющих вводить (или не вводить) мораторий кому угодно. Тогда можно согласиться с Конституционным Судом РФ, что такая неопределенность действительно ведет “к неопределенности правового положения участников соответствующих правоотношений” (п. 4 постановления). В подобных условиях права граждан-вкладчиков, закрепленные ст. 35 Конституции РФ, будут действительно ограничены.
Однако в рассматриваемом случае все обстоит с точностью до наоборот: субъект введения моратория конкретизирован максимальным образом, исключающим малейшую возможность различного толкования. Этот субъект – законодатель, однозначно и категорически выразивший государственную волю: мораторий вводится обязательно, если наступило закрепленное в законе условие – состоялся переход кредитной организации под управление Агентства.
В таком решении проблемы нет ничего необычного. Так же поступил законодатель, обусловив в Федеральном законе “О несостоятельности (банкротстве)” введение моратория на удовлетворение требований кредиторов по денежным обязательствам и обязательным платежам должника введением внешнего управления (подл. 6 п. 1 ст. 69; п. 1 ст. 70).
Этот же принцип используется и в других отраслях права, например при построении уголовно-правовых норм, устанавливающих обязательную ответственность за совершение лицом преступления. Различие здесь только в том, что во втором случае, учитывая предусмотренную в уголовном законе возможную степень ограничения прав и свобод человека, совершившего преступление, законодатель предусматривает необходимость практической реализации своего волеизъявления в строгих процессуальных процедурах.
В случае с мораторием, предусмотренным Федеральным законом “О несостоятельности (банкротстве) кредитных организаций”, законодатель называет Банк России в качестве конкретного субъекта, который может ввести мораторий. Мораторий же, предусмотренный Федеральным законом “О реструктуризации кредитных организации”, вводится (и не может быть не введен!) в силу прямого веления закона безо всяких процессуальных процедур.
Исходя из принципа, что незнание закона не освобождает участников соответствующих правоотношений от необходимости его исполнения, здесь необязательна даже формальная констатация в каких-либо документах Банка России, Агентства факта введения моратория.
Работа над ошибками
Также без должных оснований Конституционный Суд РФ признал не соответствующими Конституции РФ нормы Федерального закона “О реструктуризации кредитных организаций”, предоставляющие Агентству право продления моратория. Суд исходил из того, что Агентство является самостоятельной некоммерческой хозяйствующей организацией, участвующей в этом качестве в гражданском обороте. Поскольку, по мнению Суда, мораторий как баланс интересов “должен устанавливаться федеральными органами государственной власти” (п. 5 постановления), а Агентство к числу таковых не отнесено, оно “не может быть признано надлежащим субъектом продления моратория” (п. 4 постановления).
В этом утверждении, по меньшей мере, две ошибки.
Во-первых, ни один орган государственной власти суверенным обладателем этой власти не является, а наделяется ею Российской Федерацией. Причем делается это для достижения каких-либо общественно значимых полезных целей. Поэтому Российская Федерация, заранее ограничив себя в своей Конституции в наиболее важных (политической, судебной и др.) областях, вправе для решения конкретных, в частности социально-экономических, проблем создавать новые или использовать имеющиеся органы, организации и т.п., наделяя их необходимыми для этого полномочиями и средствами. Об этом прямо говорит (к сожалению, не замеченная Конституционным Судом РФ) ст. 71(1) Федерального закона “О некоммерческих организациях”, закрепляющая возможность учреждения Российской Федерацией на основе имущественного взноса государственных корпораций для осуществления социальных, управленческих и иных общественно полезных функций.
Во-вторых, Конституционный Суд РФ неверно определил сущность Агентства, представив его, по существу, как обычного участника гражданского оборота. На самом деле назначение Агентства заключается в решении задачи реструктуризации кредитных организаций, представляющей собой, как отметил Конституционный Суд РФ, специальную внесудебную процедуру, направленную на восстановление платежеспособности кредитных организаций (п. 3 постановления). Агентство участвует в гражданском обороте, но это участие вынужденное. Из мирового опыта проведения реструктуризации кредитных организаций (США, Япония и др.) известно, что существует оптимальный путь решения этой задачи – выделение государством денежных сумм, необходимых для .расчетов с кредиторами неплатежеспособных банков. Для того чтобы пойти по этому пути в условиях России, на момент учреждения Агентства требовалось примерно 100 млрд рублей, которых у государства не было и нет до сих пор. Поэтому участие в гражданском обороте для Агентства – не самоцель, а средство, совершенно необходимое для решения задачи, ради которой оно было создано.
Таким образом, невозможно усмотреть что-либо неконституционное в нормах, предоставляющих Агентству право продлять действие моратория на срок до 6 месяцев. И отсутствие в законе оснований для такого продления ничего не меняет. Это несовершенство закона, как правильно отметил Конституционный Суд РФ, действительно ведет к неопределенности правового положения граждан-вкладчиков, Агентства и банка. Однако оно никак не исключает для любого заинтересованного лица возможность оспорить в суде общей юрисдикции правомерность продления Агентством срока действия моратория. И если Агентством не предоставлено убедительных доказательств законной необходимости принятого им решения, суд, безусловно, удовлетворит претензии истца.
Последнее, кроме всего прочего, является частным доказательством несостоятельности вывода Конституционного Суда РФ об ущемлении оспариваемыми нормами федеральных законов прав граждан-вкладчиков на судебную защиту. Этой проблемы, как уже отмечалось, нет и не было (за исключением, по-видимому, возможности судебной защиты от введения моратория как такового).
Стратегически важный акт
Факт обращения граждан в Конституционный Суд РФ и рассмотрение их жалобы сам по себе является, вопреки мнению Конституционного Суда РФ (п. 6 постановления), чрезвычайно убедительным доказательством наличия судебной защиты и реальной возможности для граждан прибегнуть к ней. И хотя авторы жалоб, возможно, не были удовлетворены признанием конституционности моратория и перехода банка под управление Агентства как основания его введения, это решение Конституционного Суда РФ в конечном счете явилось стратегически важным актом защиты имущественных прав и законных интересов всех вкладчиков, включая самих жалобщиков. В остальном попросту невозможно обнаружить факты или обстоятельства, которые заинтересованные лица, имеющие отношение к делам банка, взятого Агентством под управление, не могли бы оспорить в общесудебном порядке и, приведя доказательства своей правоты, защитить свои права и интересы. Например, ничто не мешает вкладчику обратиться в период действия моратория в суд за установлением права на получение своего вклада.
Это не судебная власть!
В этой связи авторы жалоб и некоторые участники судебного разбирательства особо апеллировали к доводу о том, что Банк России и Агентство подменяют судебную власть, приостанавливая судебные решения по искам кредиторов. По их мнению, сделать это может только суд.
Ошибочность такой позиции обусловлена прежде всего неверным пониманием сущности судебного решения по подобным искам. Вынося его, суд не порождает и не устраняет право, а только устанавливает его наличие или отсутствие. Право кредитора, выступающего в процессе в качестве истца, либо существует, либо его нет. И в этом отношении между правом гражданина на получение принадлежащего ему вклада, добровольно признаваемым банком, и аналогичным правом, подтвержденным судом и формализованным в судебном решении, нет никакой разницы. Поэтому исходя из правовых принципов разумности и справедливости, эти права вообще некорректно ранжировать по значимости в рамках введенного моратория.
Ошибочность вышеуказанной позиции авторов жалоб в Конституционный Суд РФ заключается также в том, что они игнорируют правовую возможность приостановления исполнения судебных решений помимо самих судов. Например, п. 1 и 2 ст. 19, ст. 20–22 Федерального закона “Об исполнительном производстве” такое право предоставлено судебному приставу-исполнителю, причем при наличии хотя бы одного из весьма обширного круга оснований (определение “судебный” в данном случае не должно смущать, поскольку служба приставов-исполнителей является самостоятельной и входит в структуру Министерства юстиции РФ или органов юстиции субъектов Российской Федерации). Соответственно сама возможность приостановления судебного решения конституционной не является. Поэтому не случайно Конституция РФ ничего не говорит о таком приостановлении, хотя и допускает, например, изменение конституционного статуса судей (ст. 121–122 Конституции РФ).
Оценка
Полагая, что защищает интересы граждан-вкладчиков, Конституционный Суд РФ в действительности принятием постановления породил объективные предпосылки для их реального ущемления. Мораторий в финансово-экономической деятельности используется как исключительное средство оздоровления неплатежеспособных кредитных организаций, доведенных до такого состояния сделками их администрации или владельцев, как правило, не выгодными для организаций, заключенными по неумению или с умыслом.
Практически лишив на долгое время Агентство возможности разобраться с законностью и обоснованностью таких сделок, Конституционный Суд РФ поставил его в положение, когда оно либо будет вынуждено отказываться от принятия проблемных банков под свое управление, либо не сможет обеспечить их реструктуризацию. Это, как наглядно продемонстрировала обширная практика последних лет, обычно приводит к тому, что вкладчики, как имеющие, так и не имеющие исполнительные листы, в конечном счете не получают ничего.
Настораживает обстановка, в которой протекало возбуждение дела и рассмотрение жалоб граждан-вкладчиков в Конституционном Суде РФ. Федеральный закон “О реструктуризации кредитных организаций” вступил в силу в июле 1999 г. За два прошедших года Агентство, начав с нуля, проделало значительную работу по оздоровлению 20 банков, и никто не ставил под сомнение законность вводимых при этом мораториев. Отношение же банковской общественности к работе Агентства было порой даже сочувственное, поскольку на поверку осуществление реструктуризации без должного государственного финансирования оказалось делом тяжелым и не всегда благодарным.
Но в последнее время ситуация изменилась: даже в правительственных кругах обсуждается как вполне реальный вариант с передачей Агентству функции гарантирования вкладов граждан в банках. Те, кто знаком с правительственной концепцией решения проблемы гарантирования, знают, что здесь речь идет о больших деньгах. В этих условиях не выглядит нелепым желание прибрать Агентство к рукам, предварительно скомпрометировав его менеджеров, сделав невозможным решение ими главных на сегодняшний день служебных задач.
О том, что такое предположение небеспочвенно, свидетельствует тот факт, что в Конституционный Суд РФ уже поступила и готовится к рассмотрению еще одна жалоба. На сей раз на несоответствие Конституции РФ ст. 23 Федерального закона “О реструктуризации кредитных организаций”, предусматривающей право реструктурируемой кредитной организации и ее кредиторов заключить мировое соглашение, также наряду с мораторием являющееся одним из основных средств оздоровления проблемных банков. Думается, не без успеха можно предсказать и последующие жалобы в Конституционный Суд РФ на неконституционность норм федеральных законов, предусматривающих применение Агентством для спасения неплатежеспособных кредитных организаций иных исключительных мер, адекватных исключительному характеру обстоятельств и целей их применения.
К сожалению, Конституционный Суд РФ, приняв на удивление неубедительное постановление, продемонстрировал, что подобные замыслы вполне могут обрести плодотворную почву для практической реализации. Это настораживает особенно потому, что речь идет именно о Конституционном Суде РФ, занимающем в российской системе органов власти уникальное положение: он не подконтролен никому и ничему, его решения окончательны и обжалованию не подлежат (ст. 79 Федерального конституционного закона “О Конституционном Суде Российской Федерации”). Иными словами, решения Конституционного Суда РФ абсолютны. Поэтому судьи, их принимающие, должны испытывать за их обоснованность абсолютную личную должностную, профессиональную, нравственную ответственность. Ибо ошибки такого органа, как Конституционный Суд РФ, могут стоить обществу очень и очень дорого.
